Изображая картину первого пятидесятилетия Таврической епархии, историк не может не коснуться жизни и деятельности Преосвящ. Архиепископа Гурия. Скажем более, какой бы стороны епархиальной жизни ни коснулся историк, везде он встретит светлый образ Преосв. Гурия: везде этот Архипастырь является или как разумный и добросовестный продолжатель мудрых начинаний своего предшественника по кафедре, первого устроителя Таврической епархии – Преосв. Алексия; или как счастливый инициатор новых благодетельных для вверенной ему епархии учреждений; одни из его начинаний Господь судил и помог ему привести в исполнение при жизни, а для других он предначертал планы, получившие осуществление и доныне осуществляемые при его преемниках.
Мы не смеем брать на себя оценку заслуг Преосвящ. Гурия для отечественной церкви и, в частности, для Таврической епархии: это принадлежит истории. Не дерзаем брать на себя изложение даже краткой истории жизни и деятельности этой великой исторической личности и будем, считая себя счастливо выполнившими свою задачу, если представим хоть сырой, необработанный материал для этой богатой и очень содержательной истории. В настоящий раз мы ограничимся кратким и общим очерком жизни и деятельности Преосвящ. Гурия до вступления его на Таврическую кафедру и главным образом осмотрим период воспитания и образования его, – период подготовки его к общественной деятельности. Это был светильник, ярко горевший и не для одной Таврической епархии, а для всей православной русской церкви и не в пределах только внутренней России, а даже для отдаленного, лежащего во тьме и сени смертей крайнего Востока; а потому, хотя бы даже самая краткая биография этого святителя представляется в высокой степени для нас интересной и назидательной.
При этом мы должны сделать оговорку. О Преосвящен. Гурии до сих пор написано немного. Нам известны а) его «Некролог», составленный А. В. Ивановым (Симф. 1882 г.) вскоре после смерти Преосв. Гурия; б) заметка о. прот. Жежеленко о последних днях жизни Преосв. Гуpия, от 7 – 17 марта 1882 г.; в) надгробные слова и речи. Все это в свое время было напечатано в Тавр. Еп. Ведомостях за 1882 г. и затем издано в виде отдельной брошюры. В Православном Обозрении за 1882 г., в Таврич. Епарх. Ведомостях за 1883 г. и в Русском Архиве за 1888 г. напечатаны воспоминания И. У. Палимпсестова о Преосвящ. Гypии; но они имеют отрывочный, эпизодический характер. Впрочем, сведения о Преосв. Гypии изложенные в названной брошюре и в воспоминаниях И. У. Палимпсестова хотя и краткие, зато достоверные; потому что сообщаются лицами, близко стоявшими к Преосв. Гypию по своим служебным делам: о. Андрей Жежеленко был долгое время ключарем кафедрального собора, членом консистории и некоторое время исполнял обязанности эконома apxиeрейского дома у Преосв. Гурия; А. В. Иванов был преподавателем Таврич. дух. семинарии и домашним библиотекарем у Преосв. Гурия; о своих отношениях к Преосвящ. Гypииo бывший ректор Таврич. семинарии (ныне Высокопреосвящ. Архиепископ Харьковский) Архимандрит Арсений в надгробном слове говорит: «Девятилетнее совместное служение с почившим Архипастырем, еженедельные, а иногда ежедневные свидания с ним, во время оных беседы как по делам службы, так и независимо от сих последних – духовно-нравственные беседы, – частое совершение с ним богослужения в соборе кафедральном и в других храмах города Симферополя и Таврической епархии, дают мне право охарактеризовать полную великих дел и неисчислимых добродетелей жизнь и деятельность в Бозе почившего святителя нашего Гурия». Но главным источником, из коего мы надеемся почерпнуть сведения о жизни и деятельности Преосв. Гурия – это письма его собственные к разным лицам; письма к нему и письма о нем. Сам Пр. Гурии придавал письмам большое значение и хранил их. Один из его друзей, И. У. Палимпсестов в своих воспоминаниях о Преосвященном Гypии передает беседу с любимым Архипастырем, из которой видно, как Преосвящ. Гурий смотрел на переписку и какое значение он придавал хранению переписки, особенно людей в каком-либо отношений именитых. Однажды в беседе коснулась речь прежней деятельности И. У-ча в должности секретаря Императ. Общества Сельского Хозяйства Южной России и редактора его записок в течение 17 лет, когда он имел сношения со многими сельскими хозяевами и людьми, выдающимися в общественном положении. – «А сохраняете ли Вы переписку с этими лицами? Записано ли у Вас, что слышали Вы от них или что заметили в их образе мыслей, в характере, или жизни?» – спросил И. У. Преосвященный Гурий. «Есть кое-что записанное, – отвечал И. У., – но письма большею частью уничтожались и уничтожаются.» – «Нехорошо Вы делали и делаете, – заметил ему собеседник, – уничтожить во всякое время можно, но восстановить уничтоженное?.. Такие лица, как Иннокентий, приблизивший Вас, – как друг Ваш Н. М. Костомаров, граф А. А. Бобринский, граф А. Г. Строганов и другие, о которых Вы иной раз кое-что рассказываете, принадлежат потомству и каждое их слово будет иметь для грядущих поколений своего рода цену. Посмотрите, как в чужих краях собирают старину и как ценят каждую крупицу, упавшую от нее.» – «Да ведь я, Владыко, человек маленький, и какой интерес для потомства могут иметь письма хотя бы и выдающихся личностей к такому убожеству?» – «Да речь не про Вас: те-то должны вырастать и выясняться в глазах потомства, которые с любовью относились к Вашему убожеству, если Вам так угодно назвать себя! Покажите мне хоть маленькую записочку именитого моего предшественника, Преосвященного Иннокентия, и я с величайшим удовольствием посмотрю на нее, наверно, найдется в ней что-нибудь особенное. Нет, друг мой, вперед берегите письма выдающихся личностей, и что осталось сохраните, приведите в порядок, объясните, пополните.»
Преосвященный Гурий писал много писем и много получал их. Он писал не только высокопоставленным и светским лицам: с ним имел право вести переписку и мог смело рассчитывать на ответ Владыки всякий член клира Таврической епархии, и он писал всем – одних вразумляя, другим разъясняя разные недоумения, иных спрашивая о течении пастырских дел. Многие письма его к лицам высокопоставленным, особенно – деловые письма сохранились в виде черновиков, писанных его рукою; многие письма сохранены пастырями церкви Таврической или их детьми и переданы в наше распоряжение; много сохранилось писем и к нему адресованных, но из тех же (сохранившихся) писем от него и к нему можно приметить, что, несомненно, огромное большинство их утрачено частью при его жизни, а большею частью – по смерти его. Рассказывают, что живя в течение почти 20 лет в Китае, в качестве члена и потом – начальника русской духовной миссии (отчасти заменявшей посольство), Преосвященный Гурий собрал великое множество материалов как об этой срединной, многовековой и многомиллионной империи, так и о наших сношениях с ней. Не раз он говаривал, что из этих материалов составится два огромных тома и что тут найдется не мало такого, что никому неизвестно или известно очень не многим. Имея в виду долговременное пребывание Преосвященного Гуpия в Китае, принимая во внимание его тонкий наблюдательный ум, его близкие отношения к разного рода ученым и чиновным людям этого царства, его знакомство с литературою как китайскою, так и европейскою о Китае, мы вправе ожидать, что записки его о Китае должны были иметь самый живой интерес. Но увы! Этим запискам не суждено увидать Божьего света. Не известно и то, где обретаются собранные им материалы о Китае. Впрочем, Преосвященный Гурий замечал в кругу близких к нему людей, что после него никто не может воспользоваться его заметками о Китае: „в них одни только намеки, да и те на клочках бумаги, которые, конечно, не разобравши выметут как сор после моей смерти. Это и сбылось: действительно, множество бумаг с полувыцветшими чернилами были выметены из кабинета покойного как сор, или сожжены, как не имеющие официального значения, не занумерованные. Предполагают и то, что Преосвященный Гурий, предвидя близкую свою кончину, вследствие продолжительной и тяжкой болезни, сам некоторые из своих бумаг предал огню, может быть, опасаясь искажения смысла их лицами, незнакомыми с делом, или обнаружения того, что до поры до времени следовало держать под спудом. А. В. Иванов, бывший свидетелем домашней жизни Преосвященного Гурия в некрологе о нем говорит, что «в последнее время, кроме постоянных занятий любимым своим трудом – изъяснением Св. Писания, преимущественно Евангелий, он занимался еще своей автобиографией, или лучше – изложением своих воспоминаний о своей продолжительной и плодотворной деятельности; но успел ли он ее закончить, или как далеко довел, к сожалению, неизвестно. Не удастся ли со временем, в массе письменного материала, оставшегося после смерти Преосвященного, открыть этот дорогой памятник его деятельности! Это было бы драгоценное приобретение для будущего биографа почившего Архипастыря».
К сожалению, до сего времени записок Преосвящ. Гурия в его бумагах найти не удалось, и нам приходится в воспоминаниях о нем, об его жизни и деятельности, об его взглядах на вещи опереться на его собственный письма и на письма к нему и о нем. Впрочем, как нам кажется, это наилучший источник, из коего можно познакомиться с внутренним бытом каждого мыслящего человека. Обыкновенно принято узнавать о других через других; верят больше тому, что говорят о какой-либо личности другие, или же ее собственные дела. Но письма – это те же дела: от уст твоих сужду тя (Лк. 19, 22). Посему, наша задача – не сочинить от себя о Преосвященном Гypии, хотя бы и новое и даже остроумное, а сказать лишь душевное слово о нем между братьев своих; оно, буде не дивно и ново, а в сердце откликнется их; поймут и они, что могила не все безвозвратно берет, – что в слове замкнутая сила еще и за гробом живет. (Подолинский).
Из достоверных источников известно, что Преосв. Гурий происходил из духовного сословия, как и большинство из наших Архипастырей, и был питомец духовной школы. Дед его, о. Иоанн Карпович, был священником в г. Саратове при Св. Троицком соборе, с 1774 – 1826 года. Сын его, Платон Иванович, был его преемником и после смерти своего родителя, в 1826 году, поступил священником в тот же Св. Троицкий (старый) собор; вскоре он был перемещен в новый Александро-Невский собор (освящ. 28 марта 1826 г.), но затем он снова перешел в Св. Троицкий собор и скончался в 1841 году. У священника о. Платона Ивановича и супруги его Екатерины Герасимовны были дети: сыновья – Григорий (Гурий) – самый старший, затем – Георгий, умер в сане диакона, Петр и Димитрий. Петр был священником в селе Селитьбе (Натальино тоже) в Самарской епархии, а Димитрий служил в светском звании. Дочерей у о. Платона было три: Александра – была в замужестве в Саратове, – за священником о. Василием Ильичом Синодским; это – отец о. Владимира Васильевича Синодского, бывшего законоучителем Симферопольской мужской гимназии; Мария – была замужем за чиновником, служившим по удельному ведомству, Павлом Александр. Елпидинским (ум. 1903 г.), и Елисавета – жена протоиерея о. Иоанна Васильевича Смельского, бывшего ректором Саратовской дух. семинарии; эти супруги окончили свое земное странствование на одной неделе: о. Иоанн скончался 24, а Елисавета Платоновна 30 октября 1894 г.
Григорий Платонович (впоследствии Преосв. Гурий) родился в 1812 году. Первоначальное воспитание и обучение он получил в родной семье своей, под руководством своих благочестивых и добрых родителей, в кругу своих братьев
и сестер. Самая чистая, проникнутая взаимною любовию, атмосфера окружала отрока Григория в его родной семье, с которою он ни разу не разлучался на долгое время до окончания курса в семинарии и которую он любил до смерти. По обычаю нашего сословия, в свое время, лет 9 – 10, отрок Григории был определен в местное дух. училище и здесь успешно окончил курс. Сохранилось воспоминание одного из товарищей Григория Платоновича по училищу, Петра Максимовича Попова, проживающего и доныне в г. Саратове. Петр Максимович сообщает, что «Григории Платонович, будучи еще мальчиком имел нравственность отличную и характер смиренный, даже не резвился так, как другие мальчики – ученики, а более занимался прилежно изучением уроков и чтением Нового Завета; был набожный, любил часто посещать храм Божий, где занимался на клиросе пением и чтением. Родители его были люди кроткие и благочестивые; смотря на сына своего, они радовались, что он прилежно учится и ведет себя благонравно. Рост его был высокий; он был худощав и по сложению своему имел сходство с Преосвященным Иаковом». – Своему родному училищу, положившему первый камень в созидание его воспитания и образования, Преосв. Гурий остался благодарен до конца своей жизни. Свою сердечную благодарность этому училищу он выразил в письме на имя смотрителя училища протоиерея о. Павла Никитича Смирнова, от 16 февраля 1870 г., по поводу 60-летнего юбилея Саратовского духовного училища. «Прежде всего благодарю вас, пишет он о. протоиерею Смирнову, за напоминание о совершившемся пятидесятилетии духовного училища, под вашим смотрением находящегося. Мне самому, за разными, большею частью неважными делами, и не догадаться бы. А между тем очень и очень приятно порадоваться общей нашей радости, вспомнить то счастливое время, которое проведено мною в этом училище. На телеграмму вашу, от 20 прошлого января, я в свое время выразил мою радость и мою молитву о преуспеянии училища. Теперь желаю представить и вещественный знак моей благодарности за полученное воспитание». При этом письме бывший питомец училища посылает на имя о. смотрителя 1000 р. и просит его с благословения местного Архипастыря, внести эту сумму в одно из кредитных учреждений на вечные времена для приращения из процентов и по нуждам училища (собственно на учебные пособия) употреблять только проценты. Остатки же, если таковые будут, должны быть причисляемы к капиталу. (См. письма Преосв. Гурия).
Среднее образование Григорий Платонович Карпов получил в местной же Саратовской духовной семинарии. Эта семинария была открыта 26 октября 1830 года. Курс учения в этой семинарии Григорий Платонович окончил в июле 1836 г.; он был питомцем и студентом третьего курса вновь открытой семинарии в Саратове.
Кто были воспитателями Григория Платоновича в духовной семинарии и руководителями этого воспитания и в каком духе могли воспитать его, это мы видим отчасти из юбилейной речи одного из питомцев той же семинарии И. У. Палимпсестова, а отчасти можем судить по тем лицам, который стояли тогда во главе Саратовской епархии и семинарии. Вспоминая торжество открытия семинарии в г. Саратове, И. У. Палимпсестов, один из первых ее питомцев и очевидец этого события, в день 60-летнего юбилея семинарии, в таких восторженных чертах изображает это событие и первых тружеников в этом духовном вертограде:
«На рубеж с беспредельными степями Заволжья, где только что начала водворяться русская оседлость с православною верою в основании, но где еще движутся орды номадов, не знающих истинного Бога; а там, за этими безбрежными степями, глубина Азии, куда, по естественному ходу событий, должен проникнуть свет Христова учения чрез русских православных пастырей церкви, открывается ныне училище для образования пастырей Христова стада.» Вспоминая затем первых деятелей в новооткрытой семинарии, которых он считает виновниками доброго направления и развития своих духовных сил, сей бытописатель восклицает: «честные, добрые были сеятели веры и добра! Они сознавали, что нет тяжелее ответственности пред Богом, своею совестию, человечеством и родной землей, как нерадение при воспитании молодого поколения, и нет выше служения ближнему, как служение ему в ту пору, когда он представляет «единого от малых сих», или – трость ветром колеблемую. Спят могильным сном добрые наставники, но мы, оставшиеся в живых – питомцы их, не можем забыть в наших искренних благодарных чувствах того, что они сделали для нас... Забудем ли тебя, смиренно-мудрый Архипастырь Иаков, по святости и ревности к своему высокому служению многими чтимый мужем времен апостольских2? Чтим память твою, о. ректор Спиридон – образец неусыпного трудолюбия. Хотя пас ты вверенное тебе юное стадо жезлом железным; но этот жезл был в руках отца детям; ты пас им, но не изгонял согрешившего грехами юности, и не было ни одного, который бы оплакивал увлечение молодости во всю жизнь; ты исправлял падшего, иногда и сурово, но не губил его. Забудем ли тебя, о. инспектор Тихон? Ты своим дивным словом с неподражаемою простотою вводил нас в таинственную область Христовой церкви и раскрывал пред нами премудрость слова Божия. Забудем ли тебя, И. И. Иловайский? Мы заслушивались тебя, как философа, и плакали от тебя, как самого едкого критика наших грешных писаний; но место этих горьких слез впоследствии заступили теплые слезы глубокой благодарности к тебе. Забудем ли тебя, девственно-кроткая и в полном смысле слова добрейшая душа, К. И. Сокольский? Ты строго требовал от нас периодического изложения мыслей и тем приучал нас стройно мыслить, писать и говорить. Забудем ли тебя, И. И. Синайский, составитель первого русско-греческого лексикона. Глубоко изучивши язык классической эллады, ты и слушателей своих доводил до того, что они без труда читали в подлинниках фолианты св. отцов. Да упадут благодарные слезы и на твою еще свежую могилу, Г. С. Саблуков, по учености и девственной кротости – украшение мужей ученых, в сонме которых, по знанию восточных языков и истории, ты занимал достойное место3.
Не мало тружеников на поприще общественного служения св. Церкви и отечеству выпустила из своих стен Саратовская семинария; история церкви и русского просвещения несомненно внесет на свои страницы имена многих из этих благородных мужей4. В настоящий же момент пред нашим мысленным взором встает величавый, благолепный образ смиренномудрого Архипастыря Таврического Гурия. Замечательно рано сложился и окреп умственный склад мыслей и нравственный характер этого богоизбранного мужа. Еще на семинарской скамье он отмечен был перстом Промысла Божия и отличался между товарищами выдающимися природными дарованиями, преимущественно счастливою памятью и быстрым соображением, вследствие чего ему весьма легко доставалось то, что его товарищам давалось с большим трудом. В нашем распоряжении имеется замечательное по своей искренности и правдивости письмо одного из близких товарищей Преосв. Гурия по Сарат. дух. семинарии – о. протоиерея И. У. Палимпсестова. «Бывало иногда, по словам о. прот. Палимпсестова, просидит Григорий Платонович вечер за сочинением недельным и даже месячным, или за очередною проповедью и готово; а лекции утром приготовить успеет; это для него ничего не значило: придет в класс, возьмет у товарища, как тогда называли, систему, или другой какой учебник, пробежит лекцию раз, много – два, и если спросит его наставник, отвечает превосходно. Характер у него был, как говорится, самый уживчивый. В продолжение всего семинарского курса никто не видывал, чтобы он с кем-нибудь ссорился. Бывало, товарищи вздумают иногда подшутить над ним; выдумают, разумеется, какую-нибудь небылицу, от которой другой обидевшись вспылил бы; он же никогда. Как теперь гляжу, говорит о нем Петр Устин. Палимпсестов, выслушает, помолчит, улыбнется, да и скажет: может быть, братцы, и правда;
а может, братцы, и нет. Разумеется, после того все расхохочутся, и конец шутке. За то и любили же его все товарищи и со всеми он был дружен. Поведения он был неукоризненного, тихого. Ходил (т. е. одевался) у нас Григорий Платонович чистенько, как сын городского священника, в суконных коротеньких сертучках, а не как мы – в казенных, долгополых, и был много развитее нас в обращений с посторонними, потому что он в лучших домах города давал уроки; речь у него была свободная и все приемы деликатные, не как у нас, живущих в семинарском корпусе и перед незнакомым человеком неумевших порядочно сказать двух – трех слов не конфузясь».
«Доселе я не могу дать себе отчета, за что я пользовался от Григория Платоновича такою именно дружбою, как никто из товарищей, – пишет о. Иаков. – Оба года богословского класса мы сидели с ним рядом на первой парте, и мог ли я тогда подумать, что сижу с будущим Архиепископом Тавриды? Вместе с ним, бывало, обдумывали мы план заданных письменных работ, проповедей и курсовых сочинений, и ничего слышанного и прочитанного где-нибудь один от другого не скрывали. Не редко, в праздники, я обедал у него в родительском доме, бывшем, как теперь смотрю, позади нынешней соборной гаубвахты (гауптвахты), на дворе, во флигеле. Так протекли у нас в дружбе, мире и безмятежии целых два последних года. Только в конце второго, помнится, наше семинарское начальство за что-то стало не благоволить к Григорию Платоновичу: за то ли, что сделалось ему известным намерение Григория Платоновича отправиться в университет, а такого даровитого ученика, каков был Григорий Платонович, ему не хотелось потерять, – или потому, что наслышалось, что он дает по городу уроки (что делалось тогда украдкой) – только помню, что дошло это до сведения Преосвященного Иакова, который на выпускном экзамене по Богословию строго и долго экзаменовал Григория Платоновича, а сей на все его вопросы отвечал весьма удовлетворительно. Семинарское Правление постановило Григория Пл. к выпуску в первом разряде; только почему-то сам Преосвященный, когда был представлен ему на утверждение наш разрядный список, повыше Григория Платоновича провел черту и тем поставил грань первому разряду. Товарищи говорили тогда, с чем и я согласен, что это сделано Владыкою вследствие небольшого тома последних двухгодичных упражнений Григория Платоновича, потребованных им после экзамена от всех нас, оканчивающих курс, и я, как теперь смотрю, видел, что повезли их к Владыке в тележке, наложивши ее до верха. 17 июля (1836 г.) покойный о. ректор Спиридон повел нас всех, окончивших курс к Преосвященному в дом. Представив нас, он передал Владыке наш разрядный список и аттестаты. Владыка стал вызывать нас по списку и раздавать аттестаты, объявляя в то же время каждому из нас и священнические места, кои у него заранее за всеми нами были зачислены; a многие, из нас, в том числе и я, пользовались даже половинною частью кружечных доходов, а от сдачи (аренды) церковной земли и лугов, где есть, и полною. Как теперь помню, Владыка вызвал меня первого, потому что выше меня по первому разряду двое – Халколиванов и Метаниeв назначены были в Московскую академию; затем, человек 5 или 6 назначены в учители по епархиальным духовным училищам; из остальных всех я первый поступал в епархиальное ведомство. Раздавши аттестаты и объявивши всем места, Владыка тут же позвал секретаря консистории, Ал. Фед. Попова и приказал ему того же дня выдать нам билеты на вступление в брак и непременно с девицею духовного звания; а затем, благословил нас и отпустил. На другой день мы, перворазрядные, с семинарским своим начальством и профессорами, у Преосвященного обедали, а затем вскоре и разъехались каждый восвояси. Помню, что Григорий Платонович от назначенного ему Владыкою священнического места отказался и, разумеется, остался дома. 17 сентября того же года я рукоположен был во священники в с. Поповку Саратовского уезда. Следующею зимою получил я от Григория Платоновича дружеское письмо, коим он извещает меня, что в июле 1836 г. он был назначен учителем латинского яз. при Саратовском духовном училище и зачислен послушником в Саратовском Спасо-Преображенском мужском монастыре. Пред Пасхой этого, 1837 года, по воле Преосвященного, я переведен был в новооткрывшийся приход, за Волгу, нынешней Самарской губ., и долго не был в Саратове. Потом слышу, что бывший мой любезный товарищ, Григории Платонович, по благословению и совету Преосвященного, отправился в С.-Петербургскую дух. академию; а оттуда, через 3 года, уже в сане иеромонаха, в Китайскую миссию.» (Письмо прот. И. Палимпсестова от 26 апр. 1884 г.).
Таков нравственный облик Григория Платоновича Карпова, как питомца семинарии. Оказывается, что и в семинарии он стоял целою головою выше своих товарищей, но своим умственным дарованиям, выдержанности и стойкости характера и по данной ему благодати воздержания и терпения, – словом, по своей благовоспитанности. Такой юноша мог оправдать доверие к себе повсюду, на какое бы жизненное поприще он ни вступил. Поэтому, понятно, семинарское начальство не могло не скорбеть, когда прослышало о намерении Карпова поступить в университет, а не в академию; понятно, почему он, представлявший собою в Саратовской семинарии звезду первой величины, отнесен был ко второму разряду окончивших курс его товарищей. Это обстоятельство временно задержало Григория Платоновича на пути к его заветной мысли – получить высшее образование, но не могло отклонить его от намеченной цели. При всей мягкости характера и уступчивости, Преосвященный Гурий был очень настойчив и тверд в выполнении намеченного и хорошо обдуманного плана. По-видимому, бывало, он как будто уже отказался от своего намерения, при встрече с некоторыми препятствиями; но это только – по-видимому: постепенно, не торопясь, с осторожностью он старается препятствия устранить и снова принимается за выполнение выработанного им плана. В одной из своих речей он совершенно ясно высказал свой взгляд на то, как следует относиться к неудачам и препятствиям, и при этом в высшей степени метко охарактеризовал себя самого: «Встречая неудачи (надо ожидать и их), – говорил он, – при неудачах не унывайте. Принимайте их как вразумление, как испытание вашей веры и терпения. И в порядке видимой природы не все бывает улыбающаяся весна; нужна угрюмая осень, даже суровая зима; не даром сказал Господь: в терпении вашем стяжите души ваши. Здесь кстати припомнить, – говорит он, – всем известное свойство хорошо закаленной пружины. Встречая сильнейшее давление, она уступает, но не бросает своего дела: при малейшем ослаблении давления, она снова идет к прежнему положению и идет все вперед...» (Слова и речи, стр. 5). Вот эту, хорошо закаленную пружину, напоминает нам Преосвященный Гурий упругостью и стойкостью своего характера.
Родители Григория Платоновича желали видеть своего первенца в сане священника, а Григорий Платонович желал продолжать свое образование в высшем учебном заведении и готовился, говорят, к поступлению в С.-Петербургский университет. Но Промыслу Божию угодно были указать своему избраннику совсем иной путь жизни и деятельности. Рассказывают, что за несколько дней до выезда в Петербург, в августе 1837 г. его постигла тяжелая болезнь, которая едва не свела его в могилу5. В это время он дал обет монашества. Впрочем, это мнение не выдерживает критики. Мы видели, что гораздо раньше, еще зимою 1836 г., Гр. Пл. Карпов писал своему товарищу по семинарии, И. У. Палимпсестову, что он зачислен послушником Спасо-Преображенского монастыря; значит, не болезнь привела его к мысли принять монашество, – не случайная, хотя бы и чрезвычайная причина, а собственное размышление и решимость посвятить свою жизнь во еже угодити Господеви. По всей вероятности, не малое участие в решении вопроса о дальнейшей судьбе Григория Платоновича принимал и святитель Саратовский, преосвященный Иаков. Сам глубоко благочестивый архипастырь и строгий аскет, знаменитый в свое время миссионер особенно среди раскольников, преосв. Иаков не мог не заметить выдающихся дарований и душевного расположения к иночеству в молодом, серьезном и скромном человеке, каков был Григорий Карпов, не мог не полюбить его и не пожелать, чтобы он принял иночество. Впрочем, близкий друг преосвященного Гурия – И. У. Палимпсестов решительно отвергает влияние преосв. Иакова на Григория Платоновича в выборе им иноческого жребия. Не верно, говорит он, будто здесь было влияние владыки Иакова. Я положительно знаю, утверждает И. У., что владыка Иаков удерживал молодого человека сделать этот важный шаг в жизни; по крайней мере, он не ранее года согласился с желанием Григория Карпова. Известно, говорит И. У, что преосвященный Гурий решился поступить в монахи после тяжкой болезни, во время которой он и дал этот обет6. Мнение Ивана Устиновича, будто бы Преосвященный Иаков удерживал Григории Платоновича в течение целого года от решительного шага в решении своей судьбы, совпадаете с сообщением о. Иакова Устиновича, что Григорий Платонович уже зимою 1886 г. был зачислен послушником Спасо-Преображенского монастыря; очень может быть, что пребывание в чине послушника в течение года и объясняется именно тем, что преосвященный Иаков не доверял молодому человеку, который до этого, по слухам, собирался в университет; а потом по-видимому ни с того, ни с сего – вздумал в монахи; верно он объяснял поступление Гр. Плат. в Спасо-Преображ. монастырь послушником какими-либо внешними обстоятельствами, считал это временным увлечением и потому не спешил облечь его в иноческий сан и даже удерживал его. Но из этого мы видим, что не тяжкая все-таки болезнь привела Григория Платоновича к мысли о монашестве; болезнь могла только укрепить его в этой мысли, и тем более справедливо так думать, что монашество Гр. Платон., принял не в Саратове, а в Петербурге, когда он был уже в числе студентов академии.
Но, как бы то ни было, только известно достоверно, что в августе 1837 года с разрешения бывшей комиссии духовных училищ Григорий Платонович поступить в С.-Петербургскую дух. академию. В скромной одежде монастырского послушника поступил Григорий Платонович в число студентов духовной академии и ровно через год, 12 июля 1838 г., по собственному желанию, пострижен в монашество с именем Гурий, а 1 августа того же года он был рукоположен в сан иеродиакона. Кто выбрал новое иноческое имя для Григория Платоновича и пожелал, чтобы он был назван Гурием, сам он, или его наставник в иноческом послушаний, неизвестно; только в этом выборе нового имени нельзя не применить и нового направления жизни и деятельности, которому следовал Григорий Платонович до конца своей жизни. С этого момента и до конца жизни он следовал по стопам тезоименитого ему святителя града Казани первосвятителя Гурия; забота о просвещении ближних светом разума и миссионерство – основная черта в жизни святителя и чудотворца Казанского Гурия, – миссионерство же и просвещение ближних составляло предмет забот и трудов Таврич. Архипастыря Гурия.
Примечание. Житие свят. Гурия повествует, что он даже из темницы своей, из подземелья, где он был заключен, посылал писанные им азбуки для обучения отроков; из того же жития святителя Гурия мы знаем, что он был первым учителем и просветителем прежде темного ныне же светлого и богопросвещенного града Казани. Из биографии Григория Платоновича (в иночестве – Гурия) мы увидим, что он, по окончании своего учения, всю свою жизнь старался о том, чтобы учить отроков и юношей и что миссионерство – выдающийся подвиг в его жизни как на дальнем востоке, так и в пределах России и на кафедре Таврической: до конца жизни он оставался миссионером.
При переходе в старшее отделение академии в 1839 году, по предложению академического начальства, иеродиакон Гурий изъявил желание отправиться в Пекинскую духовную миссию и зачислен на место младшего иеромонаха (14 июля 1839 г.). Но в тоже время, не желая терять звания и прав ученой степени, на получение которой он всегда мог рассчитывать, как один из лучших студентов в курсе, он просил прежде отправления его в миссию, допустить его к экзамену на получение ученой степени, что и было ему дозволено (1 сентября 1839 г.). В конференции духовной академии он держал устный и письменный экзамен по предметам богословским и удостоен степени кандидата Богословия (15 дек. 1839 г.). В ноябре месяце того же года (20 ноября) он рукоположен был в сан иеромонаха, причем на него был возложен Всемилостивейше пожалованный ему золотой наперсный крест; а 23 декабря 1839 г. он в качестве иеромонаха миссии, отправился в Пекин.
Интересно знать, кто были наставники и руководители Григория Платоновича (а затем – иеродиакона Гурия) в духовной академии и с каким приблизительно духовным богажом, с каким запасом духовных сил и знаний отправился он на великий Апостольский подвиг в Китай?
В то время, когда Григорий Платонович учился в духовной академии, все предметы академического курса разделялись на два срока, или двухлетия. К предметам первого двухлетия были отнесены: философия, словесность, общая история и математика; к предметам второго двухлетия: богословие, церковная история и древности с свящ. хронологией и географией, словесность российская, особенно духовная... Истолковательное чтение Св. Писания и языки греческий, еврейский, французский и немецкий были общими для обоих отделений. Таким образом, каждое отделение составляло своего рода частный курс со своим кругом наук и оканчивалось своим особенным отчетом или экзаменом.
Главное начальство и высшее управление академии принадлежало тогда комиссии духовных училищ, которая представляла отдельную от Св. Синода, хотя и подчиненную ему правительственную власть. В 1839 г., уже по выходе Г. П. Карпова из академии, комиссия дух. училищ была упразднена, и высшее заведывание дух.-учебною частью сосредоточено было в Св. Синоде.
Во главе духовной академии, с 1837 года до 1841 г. стоял ректор архимандрит Николай (Доброхотов), магистр Киевской дух. академии, впоследствии – епископ Тамбовский. Инспектором академии сначала, с августа месяца до 20 декабря 1837 г., был архимандрит Платон (Городецкий, впоследствии митрополит Киевский), а потом, с августа 1838 г., архимандрит Филофей (Успенский, впоследствии митрополит Киевский); он преподавал нравственное и пастырское богословие. Введение в книги Св. Писания Нового Завета читал иеромонах Иоасаф (в мире Иван Васильев Покровский), впоследствии – ректор Подольской семинарии. Свящ. Герменевтику, учение о церкви, нравственное и обличительное богословие, с 1831 – 1839 г., читал профессор архимандрит Климент (в мире – Петр Мажаров). О. Климент отличался выдающимися способностями, ученостью и твердым, самостоятельным характером; он оставил по себе память своими проповедями, писать которые был большой мастер. Живя на покое, он составил два акафиста – Св. Гypию и Варсонофию (Родосск. Биогр. слов. стр. 202). Философские науки преподавал известный в ученом мире профессор В. Н. Карпов. Сотрудником его был профессор К. К. Крупский; он преподавал историю философии, которая в академическом курсе играла тогда большую роль, особенно потому, что в семинариях она в то время не преподавалась и для студентов академии была новинкой. Красноречивый профессор и серьезный мыслитель, Крупский составлял украшение профессорской корпорации (Родос. Биогр. слов. стр. 223). Преподавателем общей словесности и церковного красноречия был профессор Д. О. Вознесенский, не безызвестный своими литературными трудами по богословской науке: под его редакций печатались творения св. Иоана Златоуста в приложению к «Христианскому Чтению» в 1840-х годах, и сам он участвовал в переводе их (Родос. Биогр. слов, стр, 83). Еврейский язык, после Г. П Павского, с 1836 – 1840 г., преподавал протоиерей И. И. Иванов, отличавшийся кротким характером; как профессор, он считался знатоком церковного красноречия, и гомилетические правила были выработаны им основательно. (Вестн. Евр. за 1872 г. проф. Ростиславов). Орлов Ал.Феод. был преподавателем общей гражданской истории, с 1838 – 1844 гг.; он известен более как кроткий, смиренный, степенный и благоговейный служитель алтаря Господня (Родос. Биогр. слов. стр. 327), участвовал в переводе с греческого языка бесед св. Иоанна Златоуста и особенно истории Eвceвия Памфила (прилож. к Христ. Чт. за 1840 г.). Кочетов Иоаким Семенович, протоиерей, доктор богословия, с 1817 – 1851 г. был профессором общей церковной истории. «Красивый собою, с прекрасными дарами ума и сердца, с благородным характером, неутомимый в разносторонней и обширной деятельности, Кочетов был красою столичного духовенства, и как ученый, был столичный богослов и этик», любимый профессор и законоучитель. Память об о. Кочетове останется незабвенною, как о красноречивом и увлекательном профессоре С.-Петербургской духовной академии, воспитавшем 18 курсов, как об ученом, обогатившем богословскую науку своими сочинениями (Родос. Биогр. слов. стр. 213). Дим. Ив. Ростиславов, с 1833 до 1852 г., профессор физико-математических наук, блистал своими лекциями и отличным знанием самого предмета, привлекая в аудиторию оба курса. (Родос. Биогр. слов. стр. 413). Греческий язык с 1831 до 1840 г.. преподавал известный (впоследствии) протопресвитер, доктор богословия Мих. Изм. Богословский, личность, выдающаяся по своим талантам и высокому богословскому образованию. (Род. стр. 48).
Бенескриптов Евгр. Афон., протоиерей, с 1835 – 1842 гг. преподавал немецкий язык и оставил для питомцев дух. учебн. заведений одно из хороших руководств по немецкому языку (Род. Биогр. слов. стр. 41).
Каких результатов достиг иеродиакон Гурий в академии, показывает, между прочим, и аттестат, выданный ему из академического правления, от 29 декабря 1839 г. за № 663; выписываем его дословно:
«Объявитель сего иеродиакон Гурий, а до поступления в монашество – Григорий Карпов, города Саратова кафедрального собора священника Платона Карпова сын, имеющий ныне от роду 26 лет, по окончаний курса семинарского учения в Саратовской духовной семинарии в июле 1836 года, местным епархиальным начальством определен был учителем латинского языка по высшему отделению Саратовского духовного уездного училища и проходил cию должность до августа 1837 г.; в августе 1837 г. с разрешения бывшей комиссии духовных училищ, он, поступив в С.-Петербургскую духовную академии, обучался в ней, при способностях весьма хороших, прилежании усердном и поведении благонравном, чтению Св. Писания очень хорошо; философии и истории систем философских отлично; общей словесности весьма хорошо; истории гражданской всеобщей и русской очень хорошо и языкам: греческому – успешно и немецкому – успешно; 12 июля 1838 г. он, Карпов, согласно его желанию, пострижен в монашество, а 1 августа того же 1838 г. рукоположен во иеродиакона. По указу Свят. Правительствующего Синода, от 14 июля 1839 г., он, иеродиакон Гурий, отправлен на место младшего иеромонаха при Пекинской духовной миссии; 1 сентября сего же года в конференции С.-Петербургской духовной академии держал экзамен по предметам богословским, как изустно, так и письменно на получение академической степени и 16 декабря, согласно представлению конференции, Св. Правит. Синодом возведен в степень кандидата богословских наук.
Аттестат подписали ректор академии архимандрит Николай, инспектор академии архимандрит Филофей; в должности эконома профессор Ростиславов, помощник секретаря Димитрий Гусев».
В «Истории С.-Петербургской духовной академии» профессора Чистовича Ил. Ал. (ст. 403) читаем, что «из студентов низшего отделения иеродиакон Гурий Карпов возведен в степень кандидата богословия, по вниманию к отличным успехам и по особливому испытанию, вследствие объявленного им желания поступить в Китайскую миссию.
Таким образом, за два года трудов своих в академии Григорий Платонович сделал столько сколько другие успевают сделать за четыре года и сделал не на показ, не для экзамена только, а так, что почерпнутыми знаниями он пользовался в дальнейших своих трудах. Он знал и древние и новые языки, как свой родной язык русский, и сохранил знание их до конца своей жизни. Друг его, Ив. Уст. Палимпсестов вспоминает: «И при мне (уже будучи Архипастырем Тавриды) он раз читал Оригена на греческом языке, читал и переводил так, что и незаметно было, что он читает не по-русски, т. е. что он смотрит в греческую книгу. Подумаешь, какою прочностью отличалась прежняя школа, – школа, обесславленная кликою «долбления отселе доселе» (Палимпсестов. Рус. Арх. 1888 г. стр. 167). Насколько свободно Преосв. Гурий мог пользоваться латинским и греческим языками для своих ученых трудов, это можно между прочим видеть из «приложений» к его магистерской диссертации «О богоучрежденности епископского сана в Христовой церкви», написанной им после первого возвращения его из Китайской Миссии в 1855–1856 году. (Христ. Чт. за 1876 г. стр. 564 – 642). Видно, что творениями св. отцов церкви он пользовался в подлинниках, на латинском и греческ. языках. Эта же диссертация может свидетельствовать и об его громадной начитанности в святоотеческой литературе, как в подлинниках – латинских и греческих, так и в переработке этой литературы немецкими учеными. Сохранившаяся переписка Архим. Гурия с графом Ник. Павл. Игнатьевым и другими лицами показывает, что он, свободно, владел французским и английским языками. При своем удивительном трудолюбии, и знании новых языков, он мог, перечитать все, что писали о Китае Французы, Немцы и Англичане (Палимпс., там же).
Многим обязан был Преосвященный Гурий родной семинарии Саратовской, и академии С.-Петербургской, но несравненно больше он сделал для своего образования, путем трудолюбия и самообразования. «Чтение книг было его стихией; кроме богословских и философских наук, он шаг за шагом следил за всеми выдающимися трудами в области истории и естествознания.» Его библиотека, составляющая истинное, сокровище, нашей Таврической семинарии, может свидетельствовать о том, чем особенно интересовался, и что читал Преосвященный Гурий.
В его библиотеке, завещанной им Таврич. семинарии и обогащавшейся ежегодно всеми лучшими сочинениями русскими и иностранными, получались все русские духовные журналы и очень многие светские периодические издания. Но несмотря на массу ежедневно получаемых газет и книг, он редко какую из них не перелистывал хотя бы и бегло, твердо запоминая, где и что он читал или встречал в печати.
От чтения он легко переходил к писанию. Его всегда почти можно было застать в кабинете над чтением или писанием разных заметок и составлением разного рода сочинений. Целые груды бумаги, исписанные его рукою, или переписанные с его рукописей, лежали в конторке, шкафиках, ящиках, связках, и сквозь все это прошла его мысль, на всем лежала его неутомимая рука!
С такою научною и жизненного подготовкою проходил свое служение святой церкви и отечеству приснопамятный Гурий, Архиепископ Таврический. По-видимому, немногосложно было служение его, но оно было весьма продолжительно и еще более того оно было содержательно и плодотворно, – не шумно и проникнуто кротостию и апостольскою ревностью о славе имени Христова и просвещении ближних. – Мы знаем уже, что по окончанию курса в духовной академии, он отправлен был в Китайскую миссию для распространения православной веры Христовой среди язычников. Около двадцати лет он прожил в Пекине, сначала – в качества члена миссии 10 лет, а потом, после 5-летнего прохождения разных должностей в Петербурге, он жил еще 10 лет в Пекине, уже в качестве начальника духовной миссии. По возвращении из Китая, он был посвящен в сан Епископа и был года два викарием Казанской Епархии, а с 16 дек. 1867 г. был назначен Епископом на Таврическую кафедру. На этой кафедре он состоял 14 лет и З месяца; всего же на разных поприщах служения Преосв. Гурий трудился более 40 лет.
Плоды основательной научной и жизненной подготовки выразились в архипастырской и миссионерской жизни и деятельности Преосвящ. Гурия и в научных его трудах, кои и доныне могут по достоинству считаться ценным вкладом в науку. Из многих литературных трудов его здесь отметим его сочинение на степень магистра богословия. «О богоучрежденности епископского сана в церкви Христовой, сравнительно с учением о сем реформатских обществ». Это сочинение написано было около 70 лет тому назад, но и доселе оно не потеряло своего значения, особенно для нашего края, переполненного диссидентами всевозможных цветов и оттенков; искренно ищущий истины найдет в этом сочинении и надежное оружие к отражению хитросплетений лжеименного разума, и разумное успокоение совести на счет своих духовных отношений к церкви. (Впервые это сочинение напечатано в «Христианском Чтении» за 1876 г. стр. 564). Плодом изучения местного, Таврического сектантства явились его сочинения о молоканах и скопцах. Будучи сам миссионером по призванию, он с первых дней своего служения в Таврической епархии, обратил серьезное внимание на многочисленных сектантов, наполнявших ее, и предпринимал разные меры к ослаблению раскола и к прекращений преступной пропаганды его среди православных; в приходы, зараженные сектантством, он посылал опытных священников и зорко следил за их деятельностью в борьбе с сектантами, то спрашивая их о состояний дел в их приходах, то указывая им способы и образ состязания с расколом. Но несомненным и лучшим памятником его пастырской деятельности в борьбе с сектантами всегда будут служить его письменные труды о молоканстве и скопчестве, составленные на основании подлинных показаний самих сектантов. В 1869 году, во время обозрения епархии, Преосвященный Гурий посетил молоканскую колонию в Мелитопольском уезде, вблизи с. Ново-Григорьевки, и лично познакомился с одним из вожаков Таврических молокан Донского толка – Захаровым. После этого знакомства и горячей беседы с сектантом, началась деятельная и откровенная переписка между заблуждающимся молоканином и Преосвященным Архипастырем, не прекращавшаяся до смерти Преосвященного Гурия. Переписка эта печаталась на страницах Таврических Епархиальных Ведомостей в 1870 – 71 годах и в 1876 г была издана отдельною книгою под заглавием «Исповедание веры молокан Донского толка». Это не только по возможности полное изложение вероучения молокан, но и обстоятельное опровержение его, на основании Священного Писания и Священного Предания. В 1877 г. по случаю производившегося в Симферопольском окружном суде следствия о скопцах, Преосвященному, по его просьбе, сообщено было прокурором суда довольно обширное показание одного из предводителей скопчества, Волошинова, заключающее в себе подробное изложение веры скопцов. На основании этого показания, Преосвященный занялся разбором и опровержением скопческого учения и в том же 1877 году издал довольно обширное исследование «о скопческом учении по последним о нем известиям». (Некрол. стр. 12 – 14).
Оценка миссионерских трудов и заслуг Преосв. Гурия для Христовой церкви и нашего отечества в бытность его в Китае принадлежит истории. Но чтобы иметь хотя некоторое понятие о трудах его в Китае, позволяем себе обратить внимание читателя на то, что он прожив в Китае около 20 лет, основательно изучил Китайский и Маньчжурский языки и знал их, как свой родной язык; он свободно читал, писал и говорил на этих языках и перевел на Китайский язык многие книги Свящ. Писания и богослужебные. Кроме дополнения и пересмотра прежних трудов по переводу свящ. книг Нового Завета и псалтири, а также требника, служебника и других богослужебных книг, им переведены на китайский язык пространный катехизис, разговор между испытующим и уверенным, священная история Ветхого и Нового Завета и многие другие богословские и учебные книги для начальной и огласительной школы при миссии.
Но кроме прямых своих обязанностей и трудов по миссии, Преосвященный Гурий (тогда в сане архимандрита), будучи близко знаком с языком и жизнью китайцев, принимал деятельное участие в трудах и переговорах нашего начальства с китайскими властями по вопросу о присоединении к России Амурской области и Уссурийского края. Было время, когда и вся переписка нашего правительства с китайскими уполномоченными шла чрез руки начальника китайской миссии, Архимандрита Гурия.
Не вдаваясь в подробности, а с другой стороны, не осмеливаясь быть голословными в этом важном вопросе, мы позволяем себе сослаться на авторитет и свидетельство бывшего тогда чрезвычайным посланником русского правительства в Китае, Графа Н. П. Игнатьева: «Я искренно любил, почитал и ценил покойного Преосвященного Гурия, – пишет гр. Игнатьев. – В бытность мою посланником в Пекине в 1859 – 60 годах, он состоял начальником Пекинской духовной миссии и был главнейшим помощником моим в трудных моих обязанностях при переговорах с китайскими сановниками – Сушенем и Шерганем. Знание отцом Гурием Маньчжурского и Китайского языков принесло мне огромную пользу. Находясь с ним в Пекине в ежедневных сношениях, я, после выезда моего из Пекина, оставался с ним в доверчивых, частых, по возможности, сношениях... Бог помог мне Выбраться из Пекина, вопреки запрещения Богдыхана, войти в сношение с послами и военачальниками воюющих тогда с Китаем держав – Франции и Англии, вмешаться в их переговоры, оказать некоторые услуги обеим сторонам и наконец, спасти Пекин, привести врагов к мирным переговорам и освободить Пекин от присутствия не только войск, но временно и дипломатов. Воспользовавшись приобретенным влиянием на китайское правительство, я заключил с ним 2 ноября 1860 г., славный, для России Пекинский договор, утвердивший за нами не только левый берег Амура, но и весь Уссурийский приморский край с Владивостоком и определивший всю сухопутную границу нашу до Небесных гор с правом выгодной, сухопутной торговли. О. Гурий переводами своими и знанием Маньчжурских и Китайских нравов оказал мне большую помощь» (от 25 мая 1908 г.). Сам Владыка Гурий не любил повествовать о своих заслугах и в кругу близких ему людей рассказывал об этом важном событии в несколько шутливом тоне и, по своей обычней скромности, своему участию в деле великой государственной важности как будто, не придавал особого значения; тем не менее сохранилась его частная беседа, в которой он, разъясняет сообщение графа Игнатьева и показывает нам в чем именно состояла его помощь этому сановнику.
«Во время осады Пекина англо-французами, – говорил он, – однажды и я был очень почетною особою и в глазах союзников, и пред очами китайцев. Впрочем, замечу, последние, т. е. китайцы, всегда имели ко мне больше доверие или даже уважение, может быть (улыбаясь прибавил Владыко) ради, моей бороды, , которая всегда была для них предметом удивления, и когда явился я в первый раз. в Китай, т. е. еще молодым человеком, прямо, с академической скамейки, однако с большою бородою, то слышал от многих китайцев. вопрос: «А уж не сто ли тебе лет от роду?» Но ни о бороде моей речь. Трусили во время этого обложения и облагающие Пекин и обложенные; первые боялись войти в город, не без, основания предполагая, как бы, многочисленное население не забросало этих варваров (и правда, что варвары!) шапками; а вторые, невольно пугались пушек и ружей, каких они никогда не видывали. Вот в это-то тяжелое для обеих сторон время они, т. е. союзники и китайцы, прибегали к моему посредничеству и просили помирить их между собою. И вот где положено, замечу, начало уступки нам Амурской области». – Китайцы остались очень благодарны начальнику русской миссии и награждали его полным доверием к нему, прибегая к нему за советом во всех затруднительных случаях. Так, вскоре по заключении мира с китайцами, англичане вздумали облагодетельствовать их железными дорогами, преследуя и в этом случае исключительно свои интересы. – «Китайцы ко мне за советом. Я разъяснил им цели их благодетелей и, надеюсь, мой совет не связываться с этим своекорыстнейшим народом Китайцы долго будут помнить, и Англичане не скоро предложат свои услуги прорезать вдоль и поперек Срединную Империю железными путями и чрез то самое сделаться своего рода хозяевами в ней». Не оставило без внимания услуг Пекинского Архимандрита и русское правительство и пожаловало ему в награду драгоценную панагию (для Архимандрита очень редкая награда) и довольно значительную для духовного лица пожизненную пенсию. Впрочем, по скромности своей Преосвященнейший Гурий очень, очень редко говорил о своей деятельности в Китае и в других местах, и если кто из собеседников начинал говорить об его заслугах в епархии, или в Китае, он обыкновенно прерывал разговор словами: „Да, выходит, что я как будто и порядочный человек и что-то такое сделал на своем веку... Слава Богу за все... О, горе, горе!..»
Что Владыка Гурий сделал «на своем веку» для Таврической епархии, об этом громко и красноречиво говорят живые памятники его трудов и забот, – об этом говорят не только люди, но и камни; об этом свидетельствует, напр., и это учреждение, в стенах которого мы имеем честь сейчас пользоваться любезным гостеприимством. Мы же будем молить Отца светов, да свет этого великого мужа тако просветится пред человеки, яко да видят добрые дела его и прославят Отца нашего иже на небесех, – да вселит Милосердный Отец Небесный душу его в обителях праведников и да сохранит о нем благодарное потомство в сердцах своих сыновнюю любовь и вечную память.
Протоиерей Алексий Назаревский
* * *
Речь, произнесенная в зале Таврической духовной семинарии – в день празднования 50-летия Таврической епархии.
Епископ Иаков, в миpу – Иосиф Вечерков, магистр СПБ. академии: с 1832 г. епископ Саратовский; с 1847 г. – Нижегородский. Он так умел своею жизнью и своим словом влиять на раскольников, что присоединил их в православие более 20 тысяч. Он был глубоким знатоком раскола; это видно из рукописей, пожертвованных им в библиотеку Нижегородской семинарии: а) записки о хлыстах в Саратов, губ. 1839 г.; б) записки и дела о молоканах в той же губернии; в) о беглопопов. секте. – Слова и речи Преосв. Иакова (под заглавием «По струнам сердца». Изд. 5-е 1904 г. Спб.), кратки, дышат особенною теплотою чувств, а по содержанию высоко вероучительны. Но выше и ценнее всего в этом Архипастыре – его кротость, незлобие, строго-подвижническая жизнь. В священнодействии это был иepapx благоговейнейший, священнолепный. Идеально высокий по образу жизни, этот святитель был идеально высоким и в своей архипастырской деятельности – в борьбе с врагами православия и по внутреннему церковному управлению. В Саратовской епархии он оставил по себе имя организатора и церковного благоустроителя (Родосск. Биограф. Словарь, стр. 176).
Из ст. И. У. Палимпсестова, по поводу 50-летнего юбилея Саратовской духовной семинарии. И.У. был воспитанником этой семинарии; занимал кафедру профессора в Новороссийском университете; около 20 лет был секретарем общества сельского хозяйства Южной России и редактором журнала этого общества; известен сочинениями в области сельскохозяйственной литературы Южной России и очень многими статьями «за истину и правду», написанными в защиту св. Православной церкви и православного русского духовенства, добрые и слабые стороны которого он знал всесторонне и до мельчайших подробностей, так как и сам по своему рождению и воспитанию принадлежал к духовному сословию.
Из питомцев Саратовской семинарии, стоявших очень близко к Преосвящ. Гурию и по времени воспитания, и по взаимным симпатиям, заслуживают особого внимания нашего:
а) Горизонтов Петр Алексеевич, протоиерей, питомец С.-Петербургской духовной академии (1839–1843); с лишком 40 лет он прослужил в одном месте – в надворотней церкви Скорбящей Б. Матери в С.-Петербурге, в 1878 г. церковь эта была закрыта и причт ее был переведен к церкви свв. Бориса и Глеба на Калашниковской пристани, где первым настоятелем был о. П. А. Горизонтов. Ск. 26 апреля 1884 г.
б) Горизонтов Никита Алексеевич, кафедральный протоиерей в г. Варшаве, младший брат Петра Алексеевича Горизонтова, кандидат С.-Петербургской духовной академии (1845–1849). Ск. 18 декабря 1893 г.
в) Палимпсестов Петр Устинович, сын священика Саратовской еп., род. в 1819 г., учился в Саратовской духовной семинарии, а потом в Московской дух. Академии, в 1842 г. Назначен баккалавром исторического отделения Казанской дух. Академии и с самого начала занял почетное место между лучшими светилами в составе первых наставников академии. В 1849 г. Он перешел на гражданскую службу в С.-Петербург, где и скончался в марте 1879 г. (Знаменский. Ист. Каз. дух. акад. т. II стр. 93).
г) Розанов Леонт. Ив., кандидат XXIII курса С.-Петерб. дух. Академии; был некоторое время в Штутгарде псаломщиком и затем служил по министерству финансов. Ск. В 1890 г.
д) Розанов Николай Иванович, магистр ХХ курса С. Петербургской духовной академии, ныне здравствующий протоиерей Воскресенского всех учебных заведений собора в С.-Петербурге; известен, как «человек сердца» и принимает самое горячее деятельное участие в разных благотворительных учреждениях.
е) Иаков Устинович Палимпсестов, товарищ по семинарии Преосв. Гурия; скончался в сане протоиерея и ключаря Саратовского кафедрального собора.
Родос. Биогр. слов. стр. 125. Палимпсестов. «Письмо к редактору…» Т.Е. Вед.1883., стр. 74. Иванов А. В. В некрологе Преосв. Гурия и др.
Письмо к редактору Тавр. Епарх. Вед. И. Уст. Пал-ва см. Т. Е. Вед. Стр. 73 и д.